Destiny Elmond
“We are such stuff as dreams are made on,
and our little life is rounded with a sleep.”
♪♬

daisy edgar-jones

30.04.1997 (24 года)

Дева'818

студентка Дома Воды, VI курс

I
“Then — in my childhood — in the dawn
Of a most stormy life — was drawn
From ev’ry depth of good and ill
The mystery which binds me still”

Слаубери-Холл стоит на холме: добровольный отшельник с покосившимся крыльцом, укрытый плащом из вилицы, окружённый топью с трёх сторон. В нём живут сквозняки, комья пыли на каминных полках и маленькие девочки, лишённые родителей по воле одержимых тёток. Впрочем, Дестини не считает себя сиротой — до определённого момента. Non, jamais. У неё есть миссис Гроуз — экономка, взявшая на себя обязанности няни, — горничные Молли и Бесси, кухарка Гвиневра по прозвищу Вторая и мадемуазель Жаклин — гувернантка, чьим манерам и едва заметному акценту Дестини старается подражать.

Как и все юные леди, рождённые при королеве-матери, она изучает арифметику, грамоту, историю, музыку, живопись — и столь же искусно скрывает свои знания в присутствии мужчин. Таковы законы общества. Дестини с иронией примеряет маску кротости: наблюдать и слушать — тоже навык, причём полезный.

Как и все члены семьи Элмонд, она рано сталкивается с наследием. «Ничто не даётся просто так», — твердит дядя, и Дестини часами просиживает за фолиантами, чьи корешки покрыты символами магических печатей. От средневековой схоластики до астрологии и теургии — некоторые темы ей впрямь интересны, другие навевают скуку, в третьи девочка не верит, как в старые сказки про «остров блаженных».

Всё, что она знает наверняка: сны различаются по плотности. Есть лёгкие, будто кружево, и тягучие, как болотная трясина; правдивые и те, что вывернуты наизнанку — белые нитки, грубые швы. Из кошмаров её выводит голос Странника, черты которого тают с первыми лучами солнца: их невозможно удержать в памяти, как ни старайся.

«Десятый раздел, Дестини Вирджиния, — голос дяди возвращает в реальность, когда она грезит не ночью, а днём, сидя за столом в кабинете, — страница двести пятьдесят первая, начинай со второго абзаца». Его длинные пальцы нетерпеливо стучат по столешнице, рубин на перстне сияет кровавым отблеском. Она делает глубокий вдох и повторяет заученный текст. И снова. Дядя редко бывает доволен — особенно когда племянница становится старше.

«Дестини Вирджиния! — он всегда зовёт её полным именем. — Не смей запирать дверь перед моим носом!» — Стук. Ивовая трость с железным набалдашником отсчитывает ступени. Скрип. Щёлк. Дестини отшатывается от замочной скважины. Хрясь. Створка вздрагивает под напором раз, второй, третий... Тишина. Наказание последует завтра, а пока — вечер в полутьме ожидания, наедине с набросками. Угольные штрихи ложатся на бумагу, она рисует портрет в подарок кузену.

«Моя Тин-Тин», — никто, кроме Ричарда, не сокращает её имя. Он появляется раз в месяц и уезжает на следующее утро, после долгих разговоров с дядей. Привозит подарки, среди которых амулеты из восточных стран, подвески, кольца, камни с надписями на мёртвых языках, антикварная чернильница с набором перьев и, конечно же, книги. На исходе каждого лета — а иногда и зимы — они втроём посещают столицу.

Новый Лондон — место безрадостное. Младший брат Венеции, огромный и мрачный, он напоминает выброшенное на берег морское чудище: по венам каналов бежит зелёная вода, плещется о каменные сваи, а из глоток рвётся дым, окутывая лабиринты доков и промышленные кварталы. Дестини, выросшая на болотах, не жалуется: она привыкла к туману и любит дыхание воды. Но больше всего — королевский театр. Библиотеки, галереи, салоны — они потрясают воображение гостьи из глуши, но, только наблюдая за актёрами и проживая истории вместе с ними, она чувствует себя дома.

Уж точно не рядом с «мадам Вирджинией», окружённой толпой последователей. Её взгляд холоден, как иней по утрам, а поцелуи сухи и пахнут смертью. Её голоса-с-той-стороны виноваты в безумии тёти Мэриан, и этого Дестини не сможет простить. Jamais. Она хочет иметь другую бабушку — тёплую и пахнущую лимонным пирогом, но желания — вещь эфемерная. Как и сны. Они редко исполняются.

Дестини хочет, чтобы мадемуазель Жаклин осталась, но та уезжает первой. Следом за ней уходят Молли и Бесси — бегут из «тонущего дома». Старая миссис Гроуз держится до последнего, надеясь отправить воспитанницу в женский пансион, но умирает в последний день святок. Несчастный случай, споткнулась на лестнице. «Какая жалость», — произносит дядя скорбным и, несомненно, искренним тоном. Она видит его насквозь — теперь это просто. Одержимость просочилась сквозь щели в стенах Слаубери-Холла и растеклась под фундаментом. Все средства уходят на поддержку ордена; поместье превращается в склеп, и Дестини уверена: она сыграет свою роль со временем. Вопрос лишь в том, как поменять пьесу, не став пешкой в чужих планах — сосудом для возрождённой Богини. Вместо ритуальной клятвы она произносит два коротких слова: «Ita vero».

II
“For I have always been a seeker, a dreamer,
and a ponderer on seeking and dreaming...”

Всё наизнанку. Нити реальности не просто видны, они рвутся. Чужие миры — сколько их? бесчисленное множество — рождаются и гибнут. В первые месяцы после инициации Дестини сама напоминает мертвеца, бледного призрака, истощённого невозможностью спать по-человечески. Странное слово, но она невольно завидует тем, кто может отдохнуть, закрыв глаза, а не проходить снова и снова через кошмары с разными декорациями, из которых Дестини больше никто не выводит. Ей не хватает сил, чтобы справиться. Не достаёт опыта, чтобы понять.

Беспомощность рождает злость — не на кого-то, на саму себя, даже когда во взглядах читается сочувствие. Замкнутый круг. За гневом приходит безучастность: она доверяется преподавателям, пробуя средства одно за другим, отстраняясь от собственного тела, как если бы была простым наблюдателем. Даже временный эффект лучше, чем ничего: он даёт передышку — возможность что-то почувствовать, прежде чем двинуться дальше.

Её сноходческий дар — обоюдоострое лезвие. С годами не становится легче — просто по-другому. Чужие смерти во сне и наяву мало чем отличаются: Дестини одинаково больно. И страшно. Поэтому она продолжает будить Эйлин по ночам — рассказывать время от времени о том, что видела. Несчастливые сказки вместо «спасибо». Лин — единственная из соседок, кто с ней ужился. Это дорогого стоит. Дестини росла в окружении женщин, но у неё никогда не было близкой подруги, поэтому дружить она учится с нуля, смиряя заносчивость, которая у Элмондов в крови. Привычно морщит нос при виде некромантских атрибутов — всё это напоминает о бабуле Вирджинии. О том, что суть смерти ей чужда.

В отличие от сна, где кроется многое. Знание. Со-чувствие. Восторг. Бесконечные пути — снаружи и внутри. Дес шагает по ним, радуясь простым, будничным вещам. Живёт с тем, что дано, однако, отправляясь в Астрал или другие миры, она не перестаёт искать. И слышать порой, как болота поют на заре.

ЛС

Подпись автора

проверка подписи